хроника
канон
Записка
"главное"
bases
 A & V
 V & P
биография
Мария
Чевенгур
Котлован


     1.Платонов прямо предсказан Толстым и Чеховым
     2.Русский Канон
     3.Наука
          3.1  Законы
          3.2  Приложения
          3.3  Ученые
     4.Религия
     5.Искусство


1. Платонов прямо предсказан Толстым и Чеховым.

В ХIХ главе трактата об искусстве, завершившего формирование Русского Канона, Толстой пишет: "искусство будущего не будет продолжением теперешнего искусства, а возникнет на совершенно других, новых основах, не имеющих ничего общего с теми, которыми руководится теперешнее искусство".
     Признаки "новых основ" - замечены; лауреат солженицынской премии писатель Распутин, выступая в Доме литераторов в дни столетия Платонова, говорит: существуют определенные способы создания литературы и способы ее чтения; когда читаешь Платонова, видишь совсем другое расположение слов, он не умеет так природно писать, как пишем мы, как писали Тургенев, Бунин, читать его очень и очень трудно. Распутин заключает: я не могу сказать, что Платонова будут читать в ХХI веке.
     Платонов о "природном" писательстве: "Говорит, что есть, что видит: столб стоит, санитары едут, солнце взошло и т.д. Получается чудовищно пошло, дурно, смертно. А все верно!"
     Толстой же говорит: "Истинное произведение искусства есть только то, которое передает чувства новые, не испытанные людьми". И ему вторит Платонов: "есть не только эволюция, прогресс ума, знания,- но также эволюция чувства".
     После ареста сына он пишет рассказ "По небу полуночи". Герой рассказа, лейтенант Эрих Зуммер, чтобы доказать свой ум и оригинальность, сказал своей невесте Кларе о русских и китайцах, что они теперь самые лучшие, самые одухотворенные люди на земле. Клара проницательно посмотрела на него и ответила, что офицеру с такими мыслями неуместно служить в германской армии и она позаботится об этом. - И вам будет безопасней и мне спокойней,- улыбнулась Клара. Он понял, что Клара сообщит о нем в тайную полицию, и ждал ареста; ведь ей не от кого было научиться поступать иначе, "а он не успел ее ничему научить, потому что только любил ее и считал это достаточным". Но арестован он не был. Наверно, потому, что там был непорядок и руки не дошли до него или схватили кого-нибудь другого вместо него.
      Платонов винит себя в том, что он ничему сына не научил. Потому что только любил его, а любви недостаточно.
     Любви - недостаточно!..Вот эти изменения, происходящие в понимании добра и зла, живо чувствуются всеми и если нам кажется, что их нет, это обычно означает: мы не хотим видеть этих изменений. И тогда мы говорим: Платонова не будут читать в ХХI веке...Йо Симада, переводчик записных книжек Платонова, заканчивает свое сообщение "Андрей Платонов в Японии" на четвертой международной платоновской конференции (1999 г.) следующими словами: "Пока на свете есть художественная литература, мы надеемся продолжать свою деятельность и в будущем веке, посвящая ее наследию Андрея Платонова".
     В июле 1984 г. девяностолетний Шкловский продиктовал: "Платонов оставался в литературе все время. Это был человек дружелюбный и не понимающий, почему он не нужен своей земле. Платонов - огромный писатель, которого не замечали,- только потому, что он не помещался в ящиках, по которым раскладывали литературу. Путь к познанию России - трудный путь. Платонов знал все камни и повороты этого пути. Мы все виноваты перед ним". (Он "был не прост и не особенно сложен,- он был неведом, как все люди; неведом, т.е. не записан в ведомость, а если и записан, то не весь,- не хватило в ведомости граф": Платонов, "Из генерального сочинения".) Шкловский прожил счастливую жизнь, сделал много открытий (он, например, открыл, что сюжет - это мысль автора), ни разу не упомянул Платонова.
     Говоря: "молодежь не идет в литературу, потому что лучшая ее часть работает на паровозах", Чехов прямо указал нам на Платонова, паровозного машиниста, мелиоратора, электротехника. Чехов - первый из наших классиков, который никогда - ни прямо, ни косвенно - не был связан с царским домом и имел в этом смысле свое продолжение в Платонове. Немыслимо, чтобы Чехов или Платонов написали бы, например, "письмо вождям", не стали бы тратить бумаги. Автор неоцененного романа отводит Платонова в сторонку и - таинственно: "Мой роман очень понравился Иосифу Виссарионовичу"; Платонов, удивленно, шепотом: "А кто это?"
     Но он в постоянном общении с Толстым и Чеховым. В "Котловане", кажется, есть прямое указание на неслучайность имени одного из героев - Пашкина: Лев Ильич. Смешение имен Ленина и Троцкого сюжетно обыгрывается Платоновым. Однако описание взаимоотношений Пашкина и его жены ( - Знаешь что, Левочка?..Какой ты все-таки, Левочка, доверчивый и нелепый! - Ольгушка, лягушечка...) указывают нам на Толстого, столетие которого как раз отмечалось, на Чехова и его письма к Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой, на чеховскую "душечку", "Оленьку", и на трактовку чеховской героини Толстым. Лев Ильич - смешение имен Толстого и героя его повести "Смерть Ивана Ильича". Платонов, как обычно, дает для прочности два смысла - основной и запасной, с Троцким (в "Чевенгуре" - с Розой Люксембург). Он, как и Чехов, убежден, что без пошлости никак нельзя: не будут ни печатать, ни читать. Котлован - глубокий мешок, в который просовывают толстовского героя, и не могут просунуть (Толстой: "и он боится, и хочет провалиться туда, и борется, и помогает"). Пашкин и другие персонажи повести - люди попавшие не на ту дорогу: "Есть бесконечность путей, а мы идем только по одному. Другие пути лежат пустынными и просторными, на них никого нет. Мы же идем смеющейся любящей толпой по одной случайной дороге... Вселенная могла быть иной, и человек мог бы поворотить ее на лучшую дорогу. Но этого нет и, может, не будет. От такой мысли захлопывается сердце и замораживается жизнь" (Платонов, "Поэма мысли", 1920)
     Но настоящий, "гамбургский" счет предъявлен Чехову "Счастливой Москвой". Чеховская героиня, которой так восхищался Толстой, горячо любит нового мужа после смерти предыдущего, Платонов же не дает себе такой поблажки. И он иначе оценивает - дополняет - любимую Толстым картину: "пожилая баба сидела в застекленной надворной пристройке и с выражением дуры глядела в порожнее место на дворе". Платонов как критик всегда лаконичен, в "Родоначальниках нации" он рисует картину, подозрительно напоминающую "черный квадрат" К.Малевича:

      "Здесь вошь любви, но она невидима". "Если баба будет товарищем - зови ее, пожалуйста, а если обратно, то гони прочь в степь!", "Вечером Копенкин нашел Дванова, он давно хотел его спросить, что в Чевенгуре - коммунизм или обратно" напоминают нам "Новое искусство большинством ученого и неученого общества и критики признано болезненным, а со стороны новых искусств обратно" (Малевич, "Введение в теорию прибавоч­ного элемента в живописи").
     Хирург Самбикин ("Счастливая Москва"), делая вскрытия, ищет, как Чехов, где расположена душа. (Чехов - Суворину: "Мыслящие люди - материалисты...по необходи­мости. Они ищут истину в материи, ибо искать ее больше им негде, так как видят, слышат и ощущают они одну только материю...Когда вскрываешь труп, даже у самого заядлого спиритуалиста необходимо явится вопрос: где тут душа?..А если знаешь, как велико сходство между телесными и душевными болезнями, и когда знаешь, что те и другие болезни лечатся одними и теми же лекарствами, поневоле захочешь не отделять душу от тела...Что же касается разврата, то за утонченных развратников, блудниц и пьяниц слывут...не Менделеевы, а поэты, аббаты и снобы, исправно посещающие... церкви".) Рассказ Платонова "Неодушевленный враг" начинается со слов "Человек, если он проживет хотя бы лет до двадцати, обязательно бывает много раз близок к смерти", практически повторяя текст другого чеховского письма.
      Так что же это за совершенно другие основы искусства будущего, о которых говорит Толстой в своем трактате?


2. Русский Канон

Неискаженный цензурой текст трактата Толстого, завершившего формирование Русского Канона, впервые напечатан в Англии в конце девятнадцатого века. И там же, в Англии, осознан Вирджинией Вулф именно в таком качестве: сравнивая русские и английские тексты, она установила их принадлежность разным цивилизациям. Внешне это выглядело как смещение акцентов, одних интересует "это", других - "то": "никто, может быть, кроме русского, не почувствовал бы интереса к ситуации, которую Чехов сделал основой своего рассказа "Гусев"...
     Результат ее сравнительного анализа канонов: "западная цивилизация воспитала в нас скорее инстинкт наслаждения и борьбы, чем сострадания и понимания".
      Нет ничего более старого и избитого, чем наслаждение, читала Вирджиния Вулф в IХ главе трактата: один герой поцеловал даму в ладонь, другой в локоть, а третий еще куда-нибудь. Толстой иронизирует над русским писателем Гончаровым, видевшим здесь бесконечное содержание. - Отчего плохая жизнь у людей друг с другом,- рассуждает геро­иня романа Андрея Платонова "Счастливая Москва",- оттого, что любовью соединиться нельзя, я столько раз соединялась, все равно - никак, только одно наслаждение какое-то.
     "...и можно рискнуть, заявив, что писать о художественной прозе, не учитывая русской, значит попусту тратить время", заключает Вирджиния Вулф. Потом эта тема стала модной. Сама идея, родившаяся в России в ХIХ веке, пишет сэр Исайя Берлин, президент английской академии наук, что книги могут быть написаны не только для того, чтобы их продавать, настолько поразила сэра Исайю, что он написал об этом несколько книг и продал их, но, не будучи уверенным, что их прочтут, посетил Советский Союз и рассказал о них Ахматовой. Что, естественно, вызвало большой переполох, известное постановление о журналах "Звезда" и "Ленинград" и стало причиной "холод­ной войны". Через сто лет после опубликования трактата Толстого американский иссле­дователь Г.Блум в фундаментальном труде "Западный Канон" пишет: если ты Толстой, можно, наверное, обойтись и без Шекспира, но все же мы многим обязаны Толстому, распознавшему истинную природу того, что составляет силу и величие Западного Канона - свободу от морали...Тексты Вирджинии Вулф переводят на русский "платоновским" языком: "ничто не успокаивалось, не оставалось целым", "Сибрук лежал на глубине в шесть футов, мертвый все эти годы". Иногда чеховско-платоновским: "рыбы никогда не говорят про то, что такое жизнь, хотя, возможно, и знают".
     В России цензура вычеркнула в трактате все то, что ей показалось неправильным, и заменила, где нужно, мысли Толстого своими, иногда - противоположными. В результате оказалось, пишет Толстой в предисловии к английскому изданию, что я поставил свое имя под сочинением, из которого можно заключить, что я считаю писания евреев, соединенные в Библии, священными книгами и главное значение Христа вижу в его искуплении своей смертью рода человеческого; неудивительно, что его отлучили от церкви. В монографии В.Лакшина "Толстой и Чехов", посвященной их взглядам на искусство, объемистый том, около пятисот страниц, ни трактат Толстого об искусстве, ни один из коренных вопросов, так взбудораживших сэра Исайю и Блума, не упоминаются. Труд и талант,- написать о взглядах Толстого на искусство, не касаясь этих взглядов,- принесли Лакшину звание академика.
     Своим рождением  Канон  в значительной степени также обязан  туманному Альбиону,


Афиша премьерных спектаклей "14 красных избушек" (2006 г.)

но больше небольшой тучке, неизвестно откуда взявшейся в солнечном июльском небе 1823 года по выходе парусника из Каттегата в Северное море. Не успел Петр Яковлевич Чаадаев, стоявший на палубе парусника, направлявшегося в Англию, рассмотреть тучку, как один борт уже был под водою, паруса разлетелись, а мачты с треском повалились в море.
     Корабль как будто ударило плетью. Семнадцать дней их носило около норвежских и английских берегов. "Я почитаю великой милостию Бога, что он мне дал прожить слишком полмесяца с беспрестанной гибелью перед глазами" - писал он брату, достигнув Англии. На Бородинском поле было легче: враг и твердая земля под ногами. "Поверишь ли, мой друг, в минуты бури самые ужасные, мысль о вашем горе, если погибну, всего более меня ужасала!" Спустя более ста лет этот текст повторен в платоновском "Чевен­гуре": "Себя никогда не жалко, только вспомнишь, как умрешь и над тобой заплачут, то жалко будет плачущих одних оставлять". Все уместилось в один век. Платонов, послед­ний классик Русского Канона и его вершина, ухитрился родиться в том же ХIХ веке.
      - Фактов давно уже больше, чем нужно, народы рассказали почти все свои предания, в истории уже больше нечего делать, как размышлять, - говорит Чаадаев. "В нынешних книгах нет ответа на сокровенные вопросы человечества...Я их читал", - слова Чаадаева в "Ученике лицея", пьесе Платонова; место действия - Царское Село, кульминация пьесы - дуэль Пушкина и Чаадаева в Демутовом трактире.
      - Философ называет богом закон, гармонию, вселенную, не знаю, что еще, потом говорит: божества нельзя постигнуть. Мудрено ли? Задача наша скромнее,- раскрыть не то, что содержится в философии, а скорее - чего в ней нет. А пока вся человеческая мудрость заключена в этой страшной насмешке бога в Ветхом завете: вот Адам стал как один из нас, познав добро и зло. (Через сто лет мысли Чаадаева в изложении Платонова выглядят так: "вся философия есть способ самозащиты угнетенных людей против угнетателей, путем поисков такого слова, чтоб их угнетали не до смерти, чтоб слово это подействовало на угнетателей особым, неизвестным магическим образом,- но черта с два это выйдет".)
      - Проповедь, переданная в Писании, была обращена к присутствовавшим. При записи текстов пропали интонации и потребовались толкования. Постепенно они принимали местную и современную окраску. Слова лишились силы и авторитета. Толкования - это выбор и группировка фактов. Если же в истории скрыто важное поучение, на него укажут другие способы группировки известных фактов, чем дальнейшее их накопление. Христианское бессмертие есть жизнь без смерти. А совсем не то, что обыкновенно воображают: жизнь после смерти.
     Толстой, Гагарин* (Николай Федоров), Платонов - стоило им перегруппировать факты и наука, искусство, религия - изменили свой облик.


3. Наука

3.1 3аконы

Осенью 1922 г. Платонов пишет своей семнадцатилетней невесте, направленной после двух курсов воронежского университета в деревеньку Волошино для ликвидации неграмотности: "Все научные теории, атомы, ионы, электроны, гипотезы,- всякие законы - вовсе не реальные вещи, а отношения человеческого организма ко вселенной в момент познающей деятельности".
     "Все научные теории", "всякие законы"?! Наверное, это поэзия; письмо невесте; ему двадцать три...Но у Платонова не бывает поэзии, только живое чувство. То, что закон сохранения энергии - лишь удачная временная договоренность, это, конечно, чувство новое, доселе не испытанное людьми; чувство, возникшее в процессе нового творящегося отношения к миру.
     Все коэффициенты в различных формулировках закона сохранения энергии получены в предположении, что закон верен, и поэтому он непроверяем. Это - договоренность, позволяющая как-то упорядочить наблюдения и вести диалог. "Краткое доказательство ошибки достопамятного Декарта и других касательно закона природы, благодаря которому Бог желает сохранить всегда количество движения тем же" - название клас­сической работы Лейбница. Совершенно другой набор чувств.
      Декарт скрывался в Швеции; он полагал, что материя существовала всегда и везде, она бесконечна и вечна, что считалось безбожием. Третий закон Ньютона Декарт сформулировал и опубликовал, когда Ньютону исполнился год. Первые два открыты Галилеем почти за сто лет до рождения Ньютона. Ньютон, приведя эти законы в "Математических началах натуральной философии", как описание того, как именно Бог управляет миром, обеспечил покровительство церкви и законы стали связывать с его именем. Галилей реабилитирован церковью в 1992 году, когда вопрос о "законах движения" уже отпал сам по себе (см. Власов*)
     Закон сохранения энергии - лишь вопрос веры. Если же возникают проблемы, то считается, что энергия перешла в другой вид, из механической - в тепловую, и т.п. Окажись закон неверным, то необходимые поправки уже учтены в многочисленных коэффициентах, и мы можем пользоваться уравнениями, строить мосты и самолеты, создавать вычислительные машины и атомные бомбы, не озабочиваясь законом.
     В фотографических изображениях солнца, говорит Гагарин, нам дано все, по чему мы можем составить понятие о том, что такое солнце, и уж наша вина, что мы не сумели воспользоваться этими данными, до сих пор не прочитав их.
     Толстой не понимает, действительно ли в фотографиях солнца содержится нужная информация. Выдумали телеграфы, телефоны, нашли клеточку, в клеточках прото­плазму, в протоплазме еще что-то. Занятия эти, очевидно, долго не кончатся, потому что им, очевидно, и конца быть не может, и потому ученым некогда заниматься тем, что нужно людям. Неученый думает, что день бывает оттого, что солнце выходит из-за леса или из-за поля, а ночь бывает, когда оно с другой стороны заходит. Образованный же человек, хотя сам и редко видит восход, но как попугай повторяет, что день бывает оттого, что земля вертится вокруг воображаемой оси, а зима и лето оттого, что земля вертится опять же по воображаемой орбите вокруг солнца. Как ни остроумна Коперни­кова система и как ни забавны для праздных людей исследования туманных пятен и каналов на Марсе, с помощью сотни миллионов стоящих обсерваторий, нельзя не признать, что знания мужика о том, что происходит на небе, суть действительные, самостоятельные знания, знания же ученого сомнительны, очень гадательны и ни на что, кроме как на препровождение времени, не нужны.
     В 1921 году Дьердь Пойа, умственно наблюдающий блоху, прыгающую вверх-вниз, взад-вперед, вправо-влево, каждый раз не зная, куда именно ее понесет, установил, что она не обязательно вернется в начальный пункт. В 1940 Мак-Кри и Уиппл из Королев­ского научного общества в Эдинбурге, продолжая наблюдения, доказали, что вероятность возврата меньше половины, т.е. что она скорее не вернется, чем вернется. А это означает, что если наш мир возник из хаоса, то информация о том, что было, может быть, невос­становима. Это свойство случайного блуждания, безотносительно к каким бы то ни было физическим "законам", энтропиям и т.д. Рукописи горят. В фотографиях солнца часть информации о процессах на солнце потеряна и невосстановима; Толстой прав; вопрос о том, мир познаваем или непознаваем, неразрешим, и ничему, кроме как препровождению времени, пока мы тут летим, несясь со скоростью 30 километров в секунду вокруг воображаемой оси, не нужен. Прошлое более непредсказуемо, чем будущее. "Человеческое тело летало в каких-то погибших тысячелетиях назад. Грудная клетка человека представляет свернутые крылья" ("Счастливая Москва"). Церковь поторопилась с реаби­литацией Галилея; достоверно неизвестно, не является ли атомная энергия следствием воздействия человека на природу. Пойа умер в Будапеште в 1985 г. В классическом курсе теории вероятности Феллера к разделу, где описан его результат, сноска: данный раздел может быть пропущен, так как не нашел применения. Причинность, пишет Платонов, она настолько сложного происхождения, что практически равна случайности, блоха имеет решающее значение в жизни человечества, хотя и незаметна.
      Пойа также установил, что если блоха прыгает по дорожке, т.е. только взад-вперед, она обязательно достигнет любой удаленной точки и как бы далеко она ни ускакала, она неизбежно вернется; дорога может быть как угодно длинной. Это, в частности, означало, что если ее видели в сотнях верст от начала пути, она неизбежно вернется; мистическое событие - всего лишь закономерность случайного блуждания...Но та ли это блоха? С момента ее последнего возвращения могло смениться несколько поколений, и о ней уже забыли. Да и она сама, вот так прыгая туда-сюда, остановившись, вряд ли узнала бы себя в зеркале. Но она не может остановиться; ей некогда; перпетуум мобиле - не фантас­магория, не утопия, не химера, а реальность - объяснял Платонов Шкловскому.
      Взять, к примеру, обыкновенный вентилятор. Вообразим самозаряжающийся источ­ник, который питает электрической энергией этот вентилятор, чем не вечный двига­тель? Вполне может работать без останова и год, и два, и двести лет; на этом принципе вечного движения основано все: и бег времени, и бег Земли вокруг солнца, и бег Вселенной.
     Всякий, кто сталкивался с подобными проблемами, имел одно удивленное сомнение. Оно больше служило материалом для переживаний, а не для умозаключений. Как отличить одну блоху от другой? Или, например, один электрон от другого, если они есть? И насколько справедливо предположение о равновероятности ее прыжка назад ее же прыжку вперед, свидетельству ее равнодушия, легкомысленности или нерешительности? Может быть, у нее нет цели в жизни?
     Подобные мысли лезут в голову и уродуют друг друга до такой степени, что Бертран Рассел, математик и философ, приятель Вирджинии Вулф, прислушиваясь в том же 1921 году к шуму в своей голове, пришел к заключению, что наша планета создана несколько минут назад и населена жителями, которые вспоминают иллюзорное прошлое. История странная, но вселенная велика и чудесна и все возможно, герою "Епифанских шлюзов", англичанину, Платонов дает имя Бертран. Некоторые утверждают, что где-то далеко есть тайное место, там сидит невежда и старосветский помещик, пьет чай из самовара, читает вслух: "Граф Виктор положил руку на преданное храброе сердце и сказал: - Я люблю тебя, дорогая!", и наша Вселенная - пылинка на его пятке.
     Когда он допьет третью чашку и встанет, наступит конец света. Самое большое чудо - что мы еще живы. Если разгадать структуру его души, можно пытаться влиять на ход истории. Четвертая чашка продлила бы жизнь Вселенной на несколько миллионов лет. Уже установлено, что чай - с малиновым вареньем. На чашке нарисован цветок. Если бы не туман, можно было бы разглядеть и другие детали. Наше положение безнадежно, говорит чеховский герой по фамилии Астров.
     Заключения русского ума, пишет Вирджиния Вулф, неизбежно имеют привкус исключительной грусти. "Я люблю. Но я знаю - чего хочу, то невозможно тут, и сердце мое не выдержит. Ты знаешь, как тяжело мне сейчас?" - говорит платоновский герой ("Невозможное"). "Потом он лег на пол, положил голову на дрова и умер". Если у Толстого еще были надежды, что наука в конце концов узнает, чему должно и чему не должно верить, Платонов же говорит: наука никогда этого не узнает. То, что обычно называют законами природы, которые носят объективный характер, существуют независимо от нашего сознания - наука этим никогда не занималась. Наука не может определить понятие закономерности, у нее нет критериев проявления сознания и никогда не будет. Платонов: "Точные науки...не есть ли они лишь общие схемы, общие абрисы, силуэты еще не слишком удаленных видов природы, которые затем, впоследствии, но навечно, займется все то же искусство?!!"; Миром правит не разум, а чувство, слова и мысли не имеют доказательной силы.

      Двадцатая глава трактата Толстого об искусстве целиком посвящена науке. Ученые обычно не понимают, что такое наука; Толстой прямо не говорит именно этих слов, но из текста следует именно это, академик Сагдеев (школа Ландау) ожидает, что наука XXI века, наконец, установит, есть ли жизнь на Марсе ("Млечный путь Роальда Сагдеева", телеканал "Культура", декабрь 2012). В "Войне и мире" Толстой пишет, что тела "как бы" притягивают одно другое (там же: "если люди произошли от обезьян в неизвестный период времени, то это столь же понятно, как и то, что люди произошли от горсти земли в известный период времени"); Бертран, герой романа Вирджинии Вулф "Волны", говорит: "To speak of knowledge is futile. All is experiment and adventure"; такая ясность понимания, как у Толстого, Вирджинии Вулф, Платонова, - у ученых обычно отсутствует; Власов, Дмитриев - редкие исключения.

     "Наука занимается лишь формальными отношениями, поверхностью вещей и явлений, не заботясь о сущности". Запись сделана Платоновым в 1943 г. на передовой, шла Курская битва. В каждой науке столько науки, сколько в ней математики, т.е. в науке нет содержания, в законе тяготения обычно забывают упомянуть о характере чувств, под воздействием которых планеты якобы притягиваются друг к другу. Ньютон и другие - они и не пытались объяснить гравитацию. Закон всемирного тяготения (согласно которому силы обратно пропорциональны квадратам расстояний) - не более, чем временная схема, потому что природа тяготения неизвестна.
      Закон несколько уродлив (неясно, что делать, когда расстояния малы), но для планет годится. Его легко модифицировать, устранив неприятность, но пока нет необходимости. Паровая турбина изобретена Героном Александрийским до новой эры. Работала. Была забавной игрушкой.
     Птолемеева система в течение многих веков была олицетворением красоты. Она с нужной точностью описывала движения планет вокруг земли с помощью системы вращающихся сфер, предложенной еще учителем Евклида Евдоксом, которого Платон оставлял руководить своей Академией, когда отъезжал в Сицилию. Она усложнялась по мере повышения требований к точности и была бы хороша и сейчас, но тут вошли в моду другие, тоже доптолемеевские, представления александрийца Аристарха, что земля вращается вокруг собственной оси и по орбите вокруг солнца. Шум же вокруг имени Коперника обязан тому обстоятельству, что он был католическим священником. Оказалось, эти представления противны священному писанию. Инквизиция объяснила Галилею, что земля неподвижна, а солнце движется. Эти истины представлялись несовместимыми. Платонов: "Принимаются за истину те данные науки, которые исторически преходящи, как бы являются рабочим пейзажем, видимостью при движении, исчезающие при углублении в природу". Сейчас мы знаем, что Галилей был не более прав, чем инквизиция. Гагарин в своей Записке приходит к выводу, что представления Птолемея, Коперника, закон тяготения - временные схемы, их дальнейшие уточнения неизбежны, они реальны только как психические состояния.
     Закон Гука (который нашел клеточку) устанавливает простую зависимость между силой и деформацией. Конечно, такого закона нет, он постоянно нарушается, но это удачный способ систематизации экспериментальных данных, касающихся деформаций тел. Тоже самое и с квантовой механикой, кроме комбинационного принципа Ритца (1908 г.), аналога птолемеевой системы, там ничего нет: в уравнениях выбрасывают главные члены, не меняя уравнений ни в чем другом, занимаясь таким образом лишь каталогиза­цией наблюдений. Еще Чаадаев в четвертом философическом письме писал о естествен­ных науках: "Одна из тайн их блестящих методов - в том, что наблюдению подвергают именно то, что может на самом деле стать предметом наблюдения...А что это означает? Не что иное, как то, что совершенство этих наук, все их могущество проистекают из уменья всецело ограничить себя принадлежащей им по праву областью. Вот и все".
     Тоже и с "законом борьбы". Гагарин засомневался в законе. До этого считалось, что немецкий философ Гегель, сидя в кабинете, доказал: всякий тезис имеет своего врага в антитезисе. После долгой борьбы они мирятся в синтезе для того, чтобы начать новую борьбу с новым антитезисом, от него родившимся.
     Закон борьбы - чрезвычайно удачная договоренность. Он разрешает насилие. Соб­ственно, гуманитарии и содержатся затем, пишет Толстой в трактате, чтобы в меня­ющихся условиях непрерывно доказывать, что строй жизни, основанный на насилии, "есть тот самый, который должен быть, который произошел и продолжает существовать по неизменным, не подлежащим человеческой воле законам, и что поэтому всякая попытка нарушения его незаконна и бесполезна" (ХХ глава).
     Гагарин предположил, что наша цивилизация - результат сочувствия, а не борьбы. Всякий родившийся непременно бы умер, если бы о нем не позаботились. Платонов: "Люди связаны между собой более глубоким чувством, чем любовь, ненависть, зло, мелочность и т.д. Они товарищи даже тогда, когда один из них явный подлец, тогда подлость его входит в состав дружбы"; и это, конечно, чувство новое.
     Наука только начинается, а чем кончится - неизвестно, разъяснял еще Чепурный Прокофию ("Чевенгур"); и в наше время следует помнить, что когда ученые говорят о "законах природы", это - поэзия, имеются в виду временные договоренности, о "фундаментальности" и речи нет.

3.2 Приложения

Итак, различные научные теории - разные способы каталогизации. Сведенные в формулы, в таблицы, помещенные в справочники, они применяются при создании различных устройств. Но и это началось сравнительно недавно, опять же с Галилея. Он опроверг утверждение Аристотеля, что чем тяжелее тело, тем быстрее оно падает, и дал первую формулировку закона сохранения - закон инерции. Знаменитый опыт Галилея и сформулированные им первый и второй "законы Ньютона" изменили облик науки, заменив аристотелеву риторику экспериментом. И пока роль науки (особенно "фундаментальной") при создании образцов современной техники самой же наукой преувеличена. Скоро она докажет нам открытие ею огня. Запись в дневнике академика А.Н.Колмогорова (и тоже 1943 г.!): "В каждый данный момент существует лишь тонкий слой между "тривиальным" и недоступным...Заказная прикладная задача поэтому в большинстве случаев или решается тривиально, или вообще не решается". Но это не афишируется. Атомный и космический проект - это именно проекты. Больше произведения искусства, чем науки. При создании атомного оружия все необходимые расчеты выполнены на логарифмической линейке.
      Когда Гагарин облетел земной шар, современных ЭВМ не существовало. Их при­менение опасно. Во-первых, трудно избежать соблазна экстраполяции: распространения "законов" на области, в которых они, может быть, несправедливы; не говоря уж о том, что они могут оказаться несправедливыми и в области, в которой считаются справед­ливыми. Эту ситуацию описывает Платонов в "Счастливой Москве": "он спроектировал электрические весы, которые взвешивали звезды на расстоянии, когда они показывались над горизонтом востока, и его за это поцеловал замнаркома тяжелой промышленности". Во-вторых, при решении сложных, так называемых нелинейных, систем уравнений на ЭВМ уравнения заменяются приближениями и в общем случае неизвестно (и никогда не будет известно), являются ли полученные решения решениями начальных уравнений (т.е. необходима экспериментальная проверка, что может оказаться более проблематич­ной задачей, чем сам проект). Обе причины неизбежно ведут к опасным последствиям.
     Отуда взяли академик А.Т.Фоменко и его оппоненты, что современные геофизические теории способны ответить на интересующие нас вопросы датировки?
     Все эти черные и белые дыры, Большой взрыв - элементарные решения уравнений, о справедивости или несправедливости которых ничего неизвестно.
     Говорит директор Института ядерной физики РАН в Гатчине А.А.Ансельм: свет несет некоторую энергию, которая, согласно специальной теории относительности, эквивалент­на массе и потому должна так же притягиваться к земле, как мячик; изменение энергии света эквивалентно изменению его частоты; поднимаясь в гравитационном поле, свет должен уменьшать свою энергию, а следовательно, и частоту; "В 1962 г. описанный эффект действительно наблюдался: частота света, испущенного у подножия башни и зарегистрированного наверху водокачки, оказалась чуть меньше частоты точно такого же источника, помещенного на вершину водокачки. Разница эта ничтожна, но наблюдаема".
     Что же отсюда следует? Без теории относительности ни одно устройство не было бы другим. До 1962 г. экспериментальных свидетельств (даже ничтожных) теорий, препо­даваемых многие десятилетия, не было. Н.А.Дмитриев*: "Общая теория относитель­ности установлена одним-двумя измерениями на грани точности...Ее использование вообще нежелательно, она неправильна в самом обычном смысле, в самом простом опыте, в гравитационном коллапсе звезды".
     Если скорость горения твердого ракетного топлива определяется тепловым потоком из газовой фазы, то это газофазная теория горения академика Зельдовича. Если же скорость горения определяется реакциями на поверхности топлива в конденсированной фазе (и тогда тепловым потоком из газовой фазы можно пренебречь), то это модель Зельдовича беспламенного горения. Ни та, ни другая теория ничего не дают (ошибка минимум 300 %, обычно же - в 10 раз), необходимые для проектирования ракет зависимости скорости горения от давления получают из простых экспериментов, главное - теории пометить именем и быстро-быстро перейти в астрофизику, где утверждения выдвигаются без всяких опасений, что их удастся подвергнуть проверке. Платонов осведомлен о состоянии дел в науке о горении: "Рассказ "Научная сессия". Слушали доклад чл.-корр. Академии Наук Лаутиняна - о движении керосина и сопутствующих газовых эфемеридов в фитиле 7-линейной лампы. Присутствовало: 14 душ; съедено в буфете продуктов на 149 едоков. Постановили: навести справку, где приобрести один фитиль для производства опытов" (записная книжка, 1942 г.)
     Если говорить о технике в целом, ее влияние на жизнь людей отрицательно из-за ее направленности на интенсификацию уничтожения природных ресурсов, а также атрофи­рование органов чувств человека (на конвейере, у эскалатора, ученика в школе), по срав­нению, скажем, с рабовладельческими временами. "Это чепуха, что машина дает "сама по себе" прибавочную, "ниоткуда" производительность. Это поверхностно. Машина дает этот фокус, но само введение техники, технологии вводит великие осложнения в жизнь людей, и это осложнение есть форма косвенной, но жестокой эксплуатации людей" (Платонов, записная книжка, 1936) На "шахтерку" Москву Честнову ("Счастли­вая Москва") наскочили вагонетки, зажали и размяли правую ногу; число погибших в афганской войне в десять раз меньше, чем в автокатастрофах за то же время.
      Мы можем с помощью рентгена найти иголку в теле, научились делать прививки от дифтерита, удивительные операции, но: смертность от аппендицита меньше, чем смертность от операций, сделанных по ошибке не тому лицу; в США каждый год умирает 98 тысяч человек от врачебной ошибки; миллионы людей умирают не от вируса, якобы вызывающего СПИД, а от лекарств, разрушающих иммунную систему человека, на производство которых фармацевтическими фирмами потрачено за последние двадцать лет свыше 500 млрд долларов.
     Об открытии вируса объявлено правительством (!) США в 1984 году. В 1992 г. ученый, открывший ВИЧ, Комиссией Национального Института здоровья (США) признан виновным в подтасовке фактов, но СПИД-индустрия уже не откажется от сверх­прибылей. Сеть СПИД-организаций, Американский центр по контролю за заболева­емостью, ЮНИСЕФ (детский фонд ООН) переименовали все тропические болезни, свойственные африканским странам (малярия, туберкулез, истощение от недоедания), в СПИД, чтобы сохранить финансовые потоки. Непрерывные попытки обнаружить вирус (в США, Германии, Франции) не удались. Не прекращаются попытки заставить нобе­левский комитет выдать премию за открытие вируса (желательно - не американцу).
     СПИД существовал всегда, не является инфекционной болезнью и не вызывается никаким вирусом, основные причины ослабленного иммунитета: недоедание и нарко­мания. В наши дни - это еще и стрессы (в частности, от мед-индустрии), радиация, телевизионные программы, химикаты в быту, пищевые консерванты, СВЧ-печи и собственно лекарства: антибиотики, сульфаниламиды, парацетамол, противовоспали­тельные, бактерицидные и противогрибковые препараты. Смертность от них несоиз­мерима даже со смертностью в войнах.
     Академик Сахаров - один из авторов теории направленных атомных взрывов при строительстве плотин и каналов. За эту разработку он получил одну из многочисленных Государственных премий и очередную Золотую Звезду Героя. Ему было ясно - он сам сделал эти расчеты,- что каждый такой взрыв, не убивая никого сразу, приводит к заболеваниям раком у тысяч людей. Происходят изменения в организме. Передаются по наследству. Сейчас мы постоянно сталкиваемся с последствиями этих взрывов. Но позиция Сахарова безупречна: за любой шаг вперед технического прогресса надо платить. Гуманизм же заключается в том, что будущие жертвы ничего не знают о расчетах академика. Это и есть та косвенная, но жестокая эксплуатация людей, о которой говорит Платонов.
     Однако еще больший вред, пишет Толстой, наносят гуманитарные науки, "которые мы забросили и отдали на извращение профессорам богословия, юриспруденции, политичес­кой экономии, финансовой науки и др.", где "веками нагроможденные и всеми силами изобретательности ума поддерживаемые постройки лжи по каждому из самых сущест­венных вопросов жизни".
     Политэкономия изучает "законы" рынка. Но ведь никакого "рынка" нигде никогда не было и быть не может. Захват земель, объявление их своей собственностью, сдача их в аренду, так чтобы арендная плата обеспечивала их охрану и юридическую защиту, а также максимум наслаждений - такого устройство "рынка". Оригинальная черта Запада, пишет Гагарин, состоит в том, что он признает только насилие, а все прочее считает предрассудками ("Записка", ч.III). Захватив Индию, англичане уничтожили систему орошения земель, вызвав голод, эпидемии и - вечный, как они надеялись, контроль над страной. Хотя открытие Прудона ("собственность - это кража") и скорректировано Миллем ("грабеж перестал быть единственным источником накопления"), добившимся объявления Гайд-парка в Лондоне местом свободных дискуссий, именно существующий "институт собственности" спровоцировал и первую и вторую мировые войны, целью которых был грабеж.
     Сейчас метод установления себестоимости основных видов сырья - бомбометание. Ускользающие от контроля отклонения от назначенных цен и называют рынком. Сначала кто-то изобретает колесо, а потом фундаментальная наука несколько тысяче­летий доказывает замечательные свойства колеса. Сначала внедряется методика уста­новления себестоимости, а потом ученые формулируют закон себестоимости, незави­симый от нашего сознания.
      Милль, объясняя роль естественных преимуществ (плодородие почвы, благоприят­ный климат, приморское положение страны с незамерзающими гаванями), приводит пример: если храмы Карнака и Луксора могди бы существовать в своем первозданном совершенстве почти вечно, на них сохранились надписи, сделанные еще в доисторические времена, то в Санкт-Петербурге самые массивные здания, построенные из гранита в годы, отдаленные от нас едва ли жизнью одного поколения, уже находятся в состоянии, требующем ремонта вследствие воздействия на них смены летней жары и сильных морозов. Среднемесячная температура в январе в Москве - минус 14, Стокгольме - минус 4, Вашингтоне плюс 2, Париже - плюс 4, Лондоне - плюс 7. Большая часть территории России - область вечной мерзлоты. Доказать, что на самом деле там - лучше работают, а там - хуже (считается, что это позволит оправдать захваты) - трудная задача для ученого.

3.3 Ученые

Из всех разделений, пишет Гагарин (см. mkovrov.ru/sci.html*), распадение мысли и дела, выделение ученых в сословие, несравненно большее бедствие, чем разделение на бедных и богатых. Когда знание преимущественно вращается в области мысли, кажется, что скоростей, больших скорости света, быть не может, или что цель всякой жизни есть смерть, и математик Монж по просьбе Наполеона выводит демократию из геометри­ческих соображений.
     Толстого всегда поражало вот это постоянно встречающееся противоречие: исповеда­ние "строгих научных приемов" и самых фанастических построений и убеждений. Герой его пьесы "Плоды просвещения" профессор Кругосветлов говорит: "как математические вычисления подтвердили неопровержимо существование невесомого эфира, дающего яв­ления света и электричества, точно так же блестящий ряд самых точных опытов гени­ального Германа, Шмита и Иосифа Шмацофена несомненно подтвердил существование того вещества, которое наполняет вселенную и может быть названо духовным эфиром". Ньютон всю жизнь активно занимается алхимией. Бог, по Ньютону, присутствует как в пространстве, свободном от тел, так и в телах. Допущение пустого пространства и грави­тационных сил, действующих на расстоянии через пустоту, объясняло таинство евхаристии.
     Можно устроить так, утверждает Эйнштейн, что ответный сигнал будет опережать исходный на сколь угодно большое время. Возможно, кто-то сообщает исходным сигналом, что он сломал ногу. Тогда ответный сигнал он мог бы получить задолго до того, как с ним произошло это печальное происшествие, и тогда он мог бы предпринять необходимые меры предосторожности и избежать несчастного случая.
     Наука не есть что-то самобытное, это измышления слабых и заблуждающихся людей, которые только для важности подставляют внушительное слово "наука", говорит Толстой.
     Они готовы вывести что угодно из чего угодно, сердце науки бьется в такт с финансируемыми ведомствами.
      "Вестник Российской Академии Наук" публикует отчет академика В.И.Арнольда (уче­ника Колмогорова) о медународном математическом конгрессе в Берлине. Вот первый абзац: "Вся математика делится на три части: криптографию (оплачиваемую ЦРУ, КГБ и другими подобными организациями), небесную механику (поддерживаемую ракетчиками и НАСА) и гидродинамику (финансируемую ведомствами, связанными с атомными под­водными лодками)". А мы-то думали, что математика делится на алгебру и геометрию.
     Сенсацией конгресса стал доклад американского математика Слоэна, посвященный решению проблемы Кеплера о пушечных шарах. Сущность ее в том, чтобы найти лучшую упаковку шаров. Кеплер предположил (400 лет назад), что самая естественная укладка шаров слоями друг на друга дает наиболее плотную упаковку, однако многочисленные попытки доказать это до сих пор оставались неудачными. Хотя доказательство до сих пор не опубликовано, да еще и зависит от того, не было ли сбоя в работе компьютера в процессе длительных вычислений, Слоэн утверждал, что проблема Кеплера теперь решена. Если это утверждение верно, пишет Арнольд, то проблема Кеплера окажется еще одной знаменитой математической проблемой, решенной компьютером так, что человеку невозможно ни понять, ни проверить полученные компьютером доказательства.
     Утверждение Арнольда, что "изгнание доказательств из школьного обучения прев­ращает население страны в стадо из легко манипулируемых безответственными полити­ками граждан, не способных отличить правильное рассуждение от неубедительного", в устах Арнольда звучит неубедительно.
      Ученые сокрушаются, что люди не могут жить в мире, пишет Гагарин, на деле же, чем бы они не занимались, чистым или прикладным знанием, они способствуют усилению вражды. Запись Платонова (1934 г.) об академике И.М.Губкине: "примитивно-хитрый человек, наигравший на себя достоинство", далее: "помощник Губкина - живущий за счет угождения Губкину, как Губкин - Атабаеву ("надстройка" паразитизма)"; об Атабаеве: "обожает Туркмению и бережет каждый стебелек ее пустынь: он с жалобным сердцем смотрит даже на песчаные вьюги, развевающие тело родины в бесследном пространстве"; далее: "мне тяжело" (после общения с Губкиным); заключение: "в Каракумах лежат оазисы всесоюзной контрреволюции (не только туркменского байства)". А мы сейчас удивляемся: что случилось с Туркменией?
     В статье 1940 г., говоря о роли случая в явлениях наследственности, Колмогоров пишет:
      "Серьезный спор может идти между такими двумя точками зрения.
          1. Гипотеза независимости в большинстве случаев является хорошим первым приближением к действительному положению вещей (сторонники менделевской и моргановской генетики).
          2. Селективное оплодотворение и неравная жизнеспособность играют всюду столь решающую роль, что рассмотрения, опирающиеся на гипотезу независимости, для биологии бесплодны (школа акад. Т.Д.Лысенко)".
     Анализируя одну из экпериментальных работ, где сделан вывод о неприменимости менделевской теории из-за значительных отклонений от нее, Колмогоров показывает, что полученные в экспериментах отклонения (из-за недостаточного количества экспериментальных данных) нельзя считать значительными. Статья Колмогорова была "тривиальной", она разъясняла непрофессионалам (нематематикам) особенности использования математического аппарата при анализе экспериментальных данных. Однако Колмогоров, как это часто случается, повышает ранг своей статьи: он пишет, что рассматриваемый экспериментальный материал "оказывается блестящим новым подтверждением законов Менделя". После этого "серьезный спор" уже невозможен; здесь "чистое знание" - инструмент для возбуждения вражды.
     Гагарин: "Ученый или философ отнюдь не высшая ступень, не идеал человечества, а только его одностороннее, уродливое развитие".
     "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда" - так герой первого напечатанного рассказа Чехова определяет суть всякой научной и религиозной системы. Отставной урядник Войска Донского Василий Семи-Булатов печалится о невозможности доказательства непротиворечивости формальной системы средствами самой системы. Оставляя открытым вопрос об аксиоматике, лежащей в основании нашего мира.
     "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда" - "как известно, этот довод приводит многих в наибольшую ярость, а между тем он абсолютно правилен" - пишет Ансельм ("Звезда",2000,№1,с.207). Аксиоматика приходит в науку извне. Стоит ученому приблизиться к фундаментальным проблемам, его выталкивают из науки: ни Менделееву, ни Пойа, ни Власову не могла быть присуждена нобелевская премия.
     В наше время ежегодно в мировой научной печати публикуются сотни статей по теории плазмы, причем в каждой второй, по крайней мере, используется уравнение Власова; нобелевские лауреаты Ландау и Гинзбург запрещали даже упоминать его фамилию.

     В тридцатых годах Ландау выведено кинетическое уравнение плазмы, которое должно было в будущем называться уравнением Ландау. Тогда же Власовым* было указано на его некорректность: оно выведено в предположении газового приближения, т.е. что частицы основное время находятся в свободном полете и лишь изредка сталкиваются, но - "система заряженных частиц есть по существу не газ, а своеобразная система, стянутая далекими силами"; взаимодействие частицы со всеми частицами плазмы посредством создаваемых ими электромагнитных полей - главное взаимодействие, парные же взаимодействия, рассмотренные Ландау, должны учитываться лишь как малые поправки (отражение этой полемики мы находим в записной книжке Платонова: "свободные электроны тоже связаны, но связаны не с отдельными атомами, а с большими группами их, с системами", 1942 г.) Сегодня о существовании ошибочного уравнения Ландау помнят только узкие специалисты с хорошей памятью.
     В 1946 г. Ландау и Гинзбург писали: "применение "метода самосогласованного поля" приводит к выводам, противоречащим простым и бесспорным следствиям классической статистики", "применение метода самосогласованного поля приводит (как мы сейчас покажем) к результатам, физическая неправильность которых видна уже сама по себе", "мы оставляем здесь в стороне математические ошибки А.А.Власова, допущенные им при решении уравнений и приведшие его к выводу о существовании "дисперсионного уравнения". Того самого, которое сегодня является основой современной теории плазмы.
     Статья Ландау и Гинзбурга была опубликована перед выборами в академию. Власов был забаллотирован, академиком стал Ландау.
     Работы Ландау и Гинзбурга по сверхпроводимости давно опровергнуты экспериментами по сверхпроводимости при высоких температурах. Похоже им выписали премии за травлю Власова: тот в своих работах не упоминает Эйнштейна.
     В книжке "События и люди" А.Рухадзе, заведующий теоретическим отделом в Институте общей физики РАН, напоминает физикам, что "уравнения Эйнштейна" раньше него написал Д.Гильберт, что "формула Эйнштейна" еще до первой работы Эйнштейна была опубликована в работах Пуанкаре и Лоренца, что релятивистские преобразо­вания пространства-времени называются "преобразованиями Лоренца" и потому нобелевскую премию за "теорию относительности" Эйнштейн не получал. Классическая релятивистская теория - электродинамика Максвелла - создана вообще без всякого участия "величайшего физика всех времен и народов". В примечании 41 к "Собору" (написан в 80-ые годы XIX в.) Гагарин пишет: ученое сословие превращается в журналистику, в коей умственное дело подпадает законам конкуренции и фальсификации. Так случилось и с "теорией относительности Эйнштейна", все уравнения написаны до Эйнштейна, разница только в словах, теперь существуют колебания, но нет того, что колеблется. В наши дни ученое сословие превращается все более и более в журналистов, в 2006 г. нобелевская премия вручена "за работу, позволяющую проследить развитие вселенной и понять процесс возник­новения космического пространства, звезд и галактик".

     И конечно ни сам Эйнштейн, ни "формула Эйнштейна" не имеют никакого отношения к созданию атомной бомбы: проблема, как добиться того, чтобы процесс выделения энергии прошел эффективно и быстро, ничего общего с "формулой Эйнштейна" не имеет. Ферми, случайно поместив между источником нейтронов и серебряным цилиндром парафиновый клин, обнаружил, что клин не уменьшает активность нейтронов, как можно было ожидать, а увеличивает ее. С этого все и началось, через восемь лет Ферми создал атомный реактор, еще через шесть настоял на бомбардировке Хиросимы, посвятив ее жене, Лаура любила красоту, и никакая формула тут не при чем, Эйнштейн разбирался в этом не лучше, чем лауреат премии Галины Старовойтовой Валерия Новодворская или тетя Ася с отбеливателем. Буквально так.
     Атомная бомба - произвеление искусства; если следовать критериям Толстого, это плохое искусство. Огонь, атомная энергия - "мир почти фантастичен" (Платонов. Краткий план романа "Зреющая звезда", хранится в Пушкинском Доме); к науке это не имеет отношения. Машины изобретены сердечной догадкой - отдельно от ума, объясняет Захар Павлович Саше Дванову ("Чевенгур"). Но Саша был еще мал, не понимал разницы между умом и телом и молчал.


4. Религия

Религия всегда учение о жизни людей. Как надо жить людям между собой. Большинство ученых, говорит Толстой, пресерьезно трактуют о религии, разумея под нею метафизические учения о начале всего и не подозревая того, что говорят не о всей религии, а только о малой части ее. Они воображают, что свободны от всякой религии только потому, что не признают этих учений, которые когда-то и для кого-то объясняли жизнь. Им не приходит в голову, что они живут же как-нибудь, и что именно то, на основании чего они живут так, а не иначе, и есть их религия. Анализ текстов Библии, выполненый Толстым, произвел больший переворот в умах и душах людей во всем мире, чем все предыдущие революции. И все последующие.
     Проанализировав все те разбросанные по разным книгам Писания места, в которых предписывается и угнетать, и убивать, и истреблять другие народы (при том говорилось: не убий), Толстой установил, что Христос отменил законы Моисея с их дикой жестокостью и лицемерием; но были изготовлены толкования, искажены переводы, что законы эти соглашаются, что Христос утверждает закон Моисея и дополняет его. Причем на деле, как правило, церковь прямо отрицала (Иоанн Златоуст) закон Христа и признавала закон Моисея. В этом и заключалась суть противостояния добра и зла в течение многих сотен веков, сокрытию которой и посвящены толкования. Библия оказалась всего лишь книгой, пропитанной ненавистью палестинских апокалипсисов, родоначальницей расизма.
     А так как оценка качества искусства зависит от характера передаваемых чувств, Библия переместилась в раздел плохой литературы. Ее стали читать другими глазами. Сразу обнаружились места, в которых нет и двусмысленности: "За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас" (Книга Притчей Соломоновых,1,26). Ни Толстой, ни Гагарин не признавали "Божественной комедии"; не понимали Дантова счастья, при котором грешники осуждаются на вечные муки, а праведники - на созерцание этих мук. Деятельность же православной церкви, пишет Толстой, состоит в том, чтобы всеми возможными мерами внушить стомиллионной массе русского народа не имеющие никакого оправдания верования, которые когда-то исповедывали чуждые нашему народу люди. Толстой осветил этот мир и стало все видно вокруг; Гагарин, Платонов - они жили уже в этой ясности.
     Гагарин говорит: истинная религия одна - это культ предков; допускать возможность более, чем одной религии, равносильно отрицанию религии; терпимость, говорящая, что все религии истинны, указывает на равнодушие, признает ненужность религии; веро­терпимость - это терпимость ко вражде и розни. В дневнике 84 г. Толстой записывает: "Я сейчас перечел среднюю и новую историю...Я прочел и долго не мог очнуться от тоски. Убийства, мучения, обманы, грабежи, прелюбодеяния, и больше ничего. Говорят - нужно, чтобы человек знал, откуда он вышел. Да разве каждый из нас вышел оттуда? То, откуда я и каждый из нас вышел с своим миросозерцанием, того нет в этой истории. И учить тому меня нечего. Так же как я ношу в себе все физические черты всех моих предков, так я ношу в себе всю ту работу мысли (настоящую историю) всех моих предков".
     В Русском Каноне человек не источник зла, об этом писал еще Д.И.Писарев: "Голод и холод! Этими двумя простыми причинами объясняются все действительные страдания человечества, все тревоги его исторической жизни, все преступления отдельных лиц, вся безнравственность общественных отношений". Т.е. источник зла - не в природе человека, а вообще в природе. Гагарин уточняет: "зло в самой природе, в ее бессознательности". В ней господствуют законы случайного блуждания, ведущие к вырождению и вымиранию... Блоха олицетворяла собой бездушность окружающего мира, Гагарин не любил блохи.
     То, что до сих пор придумано людьми для обеспечения своего существования (семья, государство), говорил он, является различными формами взаимного страхования; но так как природа не принимала при этом никакого обязательства, такое страхование нельзя считать действительным. Стихия случайного блуждания действует извне и внутри нас. Ничтожная тля, жучок, муха могут положить конец жизни человечества; человек - раб природы - об этом все тексты Б.В.Шергина*. Если бы человек мог до конца сосредото­читься, он бы заплакал. Непрерывно отвлекаясь иллюзиями от сознания своего истин­ного положения, "человек создавал только миражи истины, обманчивые видения ее в виде религий и наук" (Платонов, "О любви"). Налаживание языка с природой и есть основное требование к общественному устройству. Об этом и "Дом с мезонином" Чехова и споры Толстого и Гагарина.
     Гагарин предложил признать целью человечества достижение бессмертия (а значит и воскрешения предшествующих поколений). Договориться. Совершенно не важно, возможно ли осуществление проекта. Это - правильная постановка вопроса, внятная стратегия по снижению разрушительных тенденций: межнациональной, религиозной, классовой, сословной напряженностей, пронизанных "законом борьбы".
     Договориться; временно; ну, скажем, на ближайшие десять тысяч лет. Ведь и "закон" сохранения - скорее всего договоренность временная, даже в рамках традиционных пред­ставлений. Мы же знаем: после весны бывает лето; и может быть солнечная система сейчас в состоянии весны, но период не год, а скажем, десять тысяч лет; или миллион; и мы этого не замечаем, слишком мало время наблюдения; и тогда энтропия солнечной сис­темы вовсе не растет, а уравнения Ландау-Гинзбурга всего лишь одна из форм "закона" сохранения, присяга Богу, вслед Ньютону и Лейбницу, доказательство его мудрости.
     Все дело в выборе и группировке, говорил Чаадаев. В упорядочении. Людвиг Витгенштейн пишет Бертрану Расселу (1912 г.): "Я только что прочел "Хаджи-Мурата" Толстого! Приходилось ли Вам читать его? Если нет, Вы просто обязаны, это подобно чуду". В "Хаджи-Мурате" не было ничего особенного, обычные слова, только по другому расставлены; но проходит время и герой современного культового писателя Англии Мартина Эмиса вновь говорит: "Лев Толстой - единственный писатель, кто умеет заставить страницу кружиться от счастья". Прочитав "В чем моя вера", ректор Московской духовной академии архимандрит Антоний Храповицкий, будущий патриарх русской зарубежной церкви, говорит Толстому: "Что ж, если опоры церкви так непрочны, на что же опереться? Придется - с выражением отчаяния - опереться на разум и совесть". Книгу Толстого о Евангелиях Витгенштейн читал постоянно, и в окопах под обстрелом всегда имел при себе.
     Толстой велел не противиться злому. Он говорил, что при этом придется, может быть, и страдать. Точно так же, как отец, отправляющий сына в далекое путешествие, говорит ему: ты иди дорогой, и если придется тебе и мокнуть, и зябнуть, ты все-таки иди. А если тебя обидят, перенеси обиду и все-таки не делай насилия над другим. Вы злом хотите уничтожить зло, это неразумно; чтобы не было зла, не делайте зла; поверив Толстому, Ганди совершил чудо..."Насилие, которое захочет человек применить как будто для удовлетворения собственной свободы, на самом деле уничтожает эту свободу, ибо где сила - там нет свободы, свобода там - где совесть и отсутствие стыда перед собою за дела свои" (записная книжка Платонова 1921 г.): ему 22 года, он толстовец.
     О всеобщем воскрешении писал еще Шарль Стоффель в 1840 году, его книга, изданная в Париже, так и называлась "Воскрешение". Десятью годами раньше в салоне Екатерины Александровны Свербеевой, "прекрасной кузины", Чаадаев разъяснял дамам: "Христи­анское бессмертие есть жизнь без смерти, а совсем не то, что обыкновенно воображают: жизнь после смерти" (опубликовано в "Телескопе", под заголовком "Нечто из переписки NN", задолго до его знаменитого философического письма).
     Идея воскрешения естествено воспринимается как утопическая. Человечество, организованное во Вселенскую церковь, пишет Стоффель, восстановит через деяние единство Бога с человеком, человека с человеком, человека с Природой, что и приведет ко всеобщему воскрешению.
     Гагаринская "Записка" - "от неученых к ученым, духовным и светским, к верующим и неверующим". Утопичность Гагарин видит в том, что человечество может быть организовано во Вселенскую церковь. Что не будет неверующих. Инаковерующих. Договоренность о сохранности и неуничтожимости материи - идея, аналогичная компасу; может ли компас быть утопией? Договоренность о цели человечества - собственно, с этого и начинается настоящая каталогизация. Вносится частичное упорядочение в жизнь людей, каждый час отсутствия такого упорядочения "приносит миллиарды убытков и горы трупов, если перевести бесполезную трату труда на потерю кусочков жизни в каждом рабочем человеке" ("Электрификация").
     Платонов отчетливо помнил время, когда ум скучал и плакал по вечерам при керосиновой лампе. Молодая женщина, забытая теперь без звука, преданная, верная, обнимала дерево от своей тоски. Она Ксения Иннокентьевна Смирнова, ее больше нет и не будет. "Умершие будут воскрешены, как прекрасные, но безмолвные растения-цветы. А нужно, чтобы они воскресли в точности,- конкретно, как были" (записная книжка, Воронеж, Действующая армия, 1943 г.). Миром правит чувство. Жизнь, ее цели должны быть среди дворов и людей, говорит Платонов ("Чевенгур"), потому что дальше ничего нет. Смысл не может быть далеким и непонятным - он должен быть тут же.
     Гагарин обеспокоен, что вопрос о бедных и богатых возбудит вражду и заслонит главное зло мира и причину всех бед: бездушный мир природы, в котором господствует хаос, ведущий к вырождению и вымиранию. Толстой не возражает, только он думает, что существующая цивилизация не допустит обсуждения гагаринского проекта. Она калечит людей, так что большинство и не в состоянии обсуждать никакие проекты. Собственно, освоен только один тип деятельности - эксплуатация природы. Она дает сырому материалу все более и более красивый вид. В таком виде материал способен в высшей степени возбуждать и усиливать вражду. Электричество, двигатель внутреннего сгорания, открытие месторождений нефти дали мощный толчок Научной Утопии, что свобода от морали, борьба между людьми за вещь, приведут человечество к счастью.
     У Гагарина, отменившего закон борьбы, все же есть враг - природа, и Платонов поправляет его: ведь природа тоже мучается. "Природе надо обязательно сочувствовать - она столько потрудилась для создания человека"! ("Счастливая Москва") Как неимущая женщина, много родившая, шатающаяся от усталости. У него нет следов ненависти к природе, к смерти, что ж блоха? - бацилла-аморе, по нашему - гнида любви, "главное зло" - люди обладают всегда лишь частью знания", именно это "и создает трагическую обстановку" (зап.кн.).
     В каждом обществе людей, говорит Толстой (глава XVI трактата об искусстве) всегда существует высшее на данное время понимание смысла жизни. Оно и определяет высшее благо, к которому стремится данное общество. Это понимание всегда ясно выражено некоторыми людьми этого общества (Толстым, Гагариным и Платоновым - в Русском Каноне) и более или менее живо чувствуется всеми. Если нам кажется, что такого пони­мания нет, то это не потому, что его действительно нет, а потому, что мы живем другой жизнью; противоположной этому пониманию. Задачей русской интеллигенции стало развенчание Толстого. Бердяев писал: "Я не знаю во всей всемирной истории другого гения, которому была бы так чужда всякая духовная жизнь". (М.Цветаева: "Когда Бердяев открывает рот, чтобы произнести слово: Бог, у меня всю внутренность сводит от скуки,- не потому что Бог, а потому что мертвый Бог - бог литературных сборищ".)
     Толстой и Гагарин отменили первые три заповеди (они запрещают других богов, кроме Саваофа), как сеющие вражду. Платонов утвердил отмену ("Карл Маркс глядел со стен, как чуждый Саваоф"), а заповеди с четвертой по десятую заменил на одну: "Нельзя предпринимать ничего без предварительного утверждения своего намерения в другом чело­веке. Другой человек незаметно для него разрешает нам или нет новый поступок". "Другой человек" - это и все умершие; и неродившиеся. В Русском Каноне "зуб за зуб" - чистая нелепость; такая же, как требование повышения производительности труда. Запись в дневнике Толстого (1889 г.) о Марксе: "будут те же дворцы, гастрономические обеды, сласти, вина, экипажи, лошади - только все будет доступно всем...как они не видят, что это невозможно". Удовлетворение потребностей на уровне "культурных сран" истощило бы земные ресурсы за несколько лет. Социализм и капитализм по существу не отлича­ются друг от друга, потому что спор идет о том, какой из способов производительнее, т.е. приводит к наиболее быстрому истреблению топлива, уничтожению природных ресурсов. Производительность труда - не параметр качества жизни, высокая производительность труда уничтожает человека и природу, качество жизни обеспечивают совсем другие требования (неухудшение свойств почвы - в сельском хозяйстве).
     Те, кто возглавили революцию, и те, которые боролись с ней - ненавидели Толстого. Первые - за осуждение им насилия, законов Моисея; вторых тоже нельзя было назвать непротивленцами, не хотели расставаться с собственностью, говорили: ведь грабеж уже перестал быть единственным источником накопления, Милль доказал! В совершаемых ими злодеяниях кругом виноват Толстой. Он отлучил православную церковь от нравственности за ее следование законам Моисея и теперь это уже неотменимо. Иерархи церкви знали тексты Толстого лучше текстов Библии. Разрушение церквей стало местью детей Моисеевых. Сегодня они православные, пытаются вернуть церковь в дотолстов­ские времена, переписывают историю: якобы разрушали неверующие. Возбуждают нена­висть между верующими и неверующими. Это и есть то противостояние добра и зла, о котором говорит Толстой.
     В Русском Каноне разница между верующими и неверующими несущественна. Чехов был атеист. Прототип Семи-Булатова - глубоко верующий дядя Чехова Митрофан Егорович. Ему Таганрог обязан каменными мостовыми, сделанными из лавы Везувия, привезенной итальянским кораблями в качестве балласта. Считался чудаком, оригиналом и даже юродивым. Обращался к детям на "вы", дарил им в праздник по гривеннику и в день своего ангела посылал в острог целые корзины французских хлебов, по числу заключенных. Именно он пристрастил Чехова к театру, ставил с детьми "Ревизора" и Антон играл городничего. Умер от истощения, работал через меру. Митрофан Егорович был стилист, поздравляя родителей Чехова с праздником Пасхи, писал: "сынове Ваши яко новонасаждения масличныя окрест трапезы пасхальные возликуют с дорогим и дорогою". Чехов - Митрофану Егоровичу: "Я часто говорю о Вас моим знакомым. Вы не можете себе представить, как высоко я ценю Вас, как горжусь Вами и какое удовольствие доставляет мне сознание, что Вы близкий для меня человек. Чем старше я становлюсь, тем сильнее мое уважение к Вам".
     К счастью, пишет Толстой ("В чем моя вера", ХI глава), и в наше время есть люди, которые не довольствуются религией покорности существующей власти и имеют свою веру в то, как должны жить люди. Они считаются самыми зловредными, опасными и, главное, неверующими людьми. "Как бы ни гнали этих людей, как бы не клеветали на них, но это единственные люди, не покоряющиеся безропотно всему, что велят, и потому это - единственные люди нашего мира, живущие не животною, а разумною жизнью,- единственные верующие люди". Я ни одного человека не люблю так как его, пишет Чехов о Толстом, я человек не верующий, но из всех вер считаю наиболее близкой и подходящей для себя именно его веру.
     После Великой Отечественной войны еще были живы те, кто видел могилу Гагарина на кладбище Скорбященского женского монастыря и чугунный крест, поставленный в 1923 г. вместо сломанного деревянного. Тексты Гагарина изданы в СССР в 1982 г. (в них цензура вычеркнула все то, что ей показалось неправильным) с предисловием, где говорилось о непонимании Федоровым объективных законов, независимых от нашего сознания. Впрочем, книжка сразу же была изъята из продажи.
     Из донесения старшего оперуполномоченного отделения 2 отдела 3 управления НКВД от 15 февраля 1943 (!!) г.: "Я со своих позиций не сойду никуда и никогда. Все думают, что я против коммунистов. Нет, я против тех, кто губит нашу страну. Кто хочет затоптать наше русское, дорогое моему сердцу. А сердце мое болит. Ах, как болит!"
     Из донесения старшего оперуполномоченного отделения 3 отдела 2 управления НКГБ от 5 апреля 1945 г.:
     "Он вдруг закричал: "Не буду холопом! Не хочу быть холопом!"
     "Советская власть ошибается (!), держа курс на затемнение человеческого разума".
     "За что вы меня преследуете? - восклицал Платонов,- вы, вы все? Товарищи,- я знаю, преследуют из зависти. Редакторы - из трусости. Их корчит от испуга, когда я показываю истинную русскую душу, не препарированную всеми этими азбуками коммунизма...Рассу­дочная и догматическая доктрина марксизма, как она у нас насаждается, равносильна внедрению невежества и убийству пытливой мысли".
     Платонов: "Щеглов молчал: ему не нравилась гордость Душина, стремившегося к абсолютному техническому завоеванию всей вселенной; он не чувствовал в себе такой драгоценности, которая была бы дороже всего мира и была достойна господства. Щеглов имел скромность в душе и человека ставил в общий многочисленный ряд случайностей природы, не стыдясь жить в таком положении; наоборот, эта скромность осознания позволяла ему думать над несущимися стихиями естественного вещества с максимальной тщательностью и усердием, не опасаясь за потерю своего достоинства. Он не верил, что в человеке космос осознал самого себя и уже разумно движется к своей цели: Щеглов считал это реакционным возрождением птолемеевского мировоззрения, которое обого­творяет человека и разоружает его перед страшной скрежещущей действительностью, не считающейся с утешительными комбинациями в человеческой голове"
("Технический роман"), и это, конечно, чувство новое.
     Квартира Платонова перепланирована и разграблена, уничтожен старинный камин, изразцы пошли на сувениры, литераторы приютили их у себя в квартирах. Ректор Литературного института С.Н.Есин организовал пункт обмена валюты, а в комнате, где жил и умер Платонов - уголок отдыха, там уставшие сторожа валюты пили чай. Свою деятельность по недопущения празднования столетия Платонова на государственном уровне Есин описал в "Дневнике ректора": почему Платонов, а не Набоков? Родились в один год. "Дневник" вышел в серии мемуары выдающихся деятелей России. Позволи­тельно, считает Чаадаев, слегка досадовать на легкомыслие и бездарность.
     В год столетия писатели выступили как "коллектив спаявшихся людей самыми выгодными своими гранями один к другому" ("Видения истории"): в "Новом мире", "Знамени", "Дружбе народов", "Вопросах литературы" - ни одной строчки о Платонове. Литераторы, кажется, обнаружили, что "коммунизм" Платонова не имеет ничего общего с коммунизмом, который они прославляли или обличали. Бог есть любовь! - теперь кричат они на каждом углу. Их любви - недостаточно.


5. Искусство

Входит ли Пушкин в Канон? Конечно. А почему? Так сказала Цветаева. И Платонов.
     Вспоминает дочь Цветаевой: спорили, что лучше, поэзия или живопись, и мама доказывала, что поэт - выше всех, что поэзия - выше всех искусств, что это - дар Божий. Наконец дошли до необитаемого острова. Мама: поэт все равно, без единого человека вокруг, без пера и бумаги, все равно будет писать стихи, а если и не писать, то говорить, бормотать, петь стихи, совсем один, до последнего издыхания. Ей возражала акваре­листка: а художник на необитаемом острове все равно будет острым камнем по плоскому царапать свои картины. И тут мама расплакалась. И сказала: а все равно поэт - выше! Сын Цветаевой, ему семь лет, бросается на художницу: - Дура! Не смей обижать маму!
     Некоторое время исполняла должность Главного Цензора "Нового мира" при Твардовском. Были и неглавные, но те лишь прикидывались. Обладала магнетической властью. У нее не было случайных стихов, стихов ради стихов. Ничего и нигде ради фокуса и джигитовки, об этом даже подумать невозможно. Если ее стих задыхался, так это она задыхалась, если стих сотрясала нервная дрожь - именно так было с ней. Часто доставал из кармана пиджака карточку: - А вот Марина Ивановна пишет...
     Ее любимые стихи - пушкинское "К морю". Летом 1902 года она переписывала их из книжки в книжку, чтобы всегда носить в кармане, чтобы с Морем - гулять. Книжка - пятнадцать четверостиший - прошивалась вышивальной иглой. Или слово пропустит, или кляксу посадит и - конечно, этой книжки она уже любить не будет. Так все лето и переписывала.
     Или вдруг увидит, что строчки к концу немножко клонятся.
     Или рукавом конец страницы смазан.
     В свободное от писания время сидела на книжке всем своим телом и напором, чтобы листки - не топырились. На ночь на книжку клался любимый булыжник,- с искрами. Книги мне дали больше, чем люди, пишет она в 1911 году. И в двадцать шестом, для анкеты - "Любимые книги в мире, те, с которыми сожгут: "Нибелунги", "Илиада", "Слово о полку Игореве". Современник пишет о загадке ее анатомической природы: голова ее была одухотворена, как голова мыслителя, выражая сочетание разных вековых культур и народностей, руки же...такие руки с ненавистью сжигали помещичьи усадьбы. Владела не только словом, но и жестом. Как-то в Центральном Доме Литераторов, в сороковом году, увидела знакомую фигуру, в молодости был влюблен в нее. А тут сделал вид, что не заметил. Окликнула. Поманила пальчиком. Подбежал. С размахом влепила пощечину.
     Писарев осуждал в Пушкине нейтрализм, золотую середину всеобщего примирения, видел в этом "ребяческое равнодушие к людям". Дмитрий Иванович относил к искусству театр, музыку, псовую охоту, слоеные пирожки и очищенную водку; восхищался старухой, превращающей себя перед зеркалом в художественное произведение. Чехов не разделял взглядов Писарева и любил письмо Татьяны к Онегину. Пушкин: "Мороз и солнце - день чудесный!", и Чехов продолжает: "Воздух тих, прозрачен и свеж" ("Ванька").
     У Гагарина писаревская терминология: мир находится в состоянии несовершен­нолетия, "подавляемые ребяческим страхом, мы даже не задаем себе вопроса: что можем сделать мы в совокупности, хотя взятые в одиночку, мы действительно бессильны". Писарев был той "хрустальной коробочкой", так его звали в детстве, из которой тянутся прямые нити к Толстому и Гагарину. "Примиренчество" в искусстве, осуждаемое Писаревым, вырождается в избыточность описаний времени и места - именно в этом суть претензий Толстого к Пушкину, Гоголю, к своей прозе; когда подробность мешает правде. На открытии памятника Пушкину в Москве сенсацией была не речь Достоевского, а отсутствие Толстого. Он не понимал торжества. Пушкин был не богатырь, не полководец, не святой. Человек более чем легких нравов, умерший на дуэли при покушении на жизнь другого человека.
     Она любит молодого прекрасного француза; тот конечно ничтожество, но ведь это почти всегда так; но в момент любви - на какой-то миг - равный ей, и - достойный; и она говорит: я буду век ему верна.
     Пушкин вставил в Онегина строчки Чаадаева "Уж я с другим обручена! Уж я другому отдана!" из его поэмы "Рыбаки" (слова Екатерины Александровны Щербатовой, "прекрасной кузины", обращенные к Чаадаеву) - ребяческая шутка, а вот ведь как обернулось. Платонов пишет: "Пушкин...считал, что краткая, обычная человеческая жизнь вполне достаточна для свершения всех мыслимых дел, для полного наслаждения всеми страстями" ("Пушкин - наш товарищ").
     Одновременно возвращая "наслаждение" в Русский Канон; аскетизм - неполнота жизни. Дуэль была самоубийством, ему не нужна такая верность. Непонимание Толстым Пушкина, Чеховым - Писарева объяснено Гагариным: люди в отдельности не могут быть мудрецами. "Непонимание" Пушкина Писаревым оказалось более плодотворным, чем понимание пушкинистов, и нашло свое окончательное разрешение в формуле Платонова: поэзия Пушкина объединила разные нужды человеческой души. Твардовский говорил: писатели бывают двух типов, одни читали "Капитанскую дочку", другие - нет, которые не читали - не того сорта. Марина Ивановна с детства обожала "Капитанскую дочку". А в ней одного Пугачева.
     Толстой (1853 г.): "Я читал Капитанскую дочку и увы! должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара - не слогом,- но манерой изложения. Теперь справедливо - в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самих событий. Повести Пушкина голы как-то". Позже Толстой изменил свое отношение к прозе Пушкина. В 1937 г. Цветаева публикует исследование "Пушкин и Пугачев": "Все бессмертные диалоги Достоевского я отдам за простодушный незнаменитый гимназический хрестоматический диалог Пугачева с Гриневым". В пушкинской "Истории Пугачевского бунта" (1834) Пугачев злодей (писался по фальсифицированным архивам), в "Капитанской дочке" (1836) - великодушный и бесстрашный мужичий царь; история - она не по зубам никакому философу или историку.
     125 лет назад Достоевский пишет: в нашей литературе совершенно нет никаких книг, понятных народу, ни Пушкин, ни севастопольские рассказы, ни "Вечера на хуторе", ни сказка про Калашникова, ни Кольцов (Кольцов даже особенно) непонятны совсем народу. И конечно, сам Достоевский. В русской литературе нет произведения о народе, говорит сегодня Нина Садур, русские классики, Бунин, Шмелев, не в силах вынести голую грубую сущность народной речи, разукрашивают ее псевнонародными красотами, и народ притворяется, что говорит на этом "русском" языке, общаясь с чужим миром, и может быть один Платонов, не думая об этом, ближе всех подошел к пониманию невыразимой сущности народа и уловил отголоски его истинной речи. Даже в "описаниях": героиня Платонова "ходила и ела по родине, как в пустоте".
     Шергин* дал возможность слышать неискаженный голос предков; до него это не удавалось никому. И не в состоянии голода, эпидемий, войн, а в норме: в семейной жизни, в общении с товарищами, с природой; на парусках; карбасах. Не защищающиеся; не грабящие. Моряки; но не волки.
     Школьные хрестоматии водят нас по музею: былины, сказки, песни,- тексты, переведенные на условный литературный язык. Но живая речь, "тьмочисленная, тысячеголосая, светлошумная листва", аккомпанемент к былине и сказке - в них почти не слышны; напоминают ли нам о цветущих лугах засушенные меж бумажных листов цветы? Он вникал в старые книги, в летописи и сказанья, в жития, в документы, в письма прежде отошедших людей, в мемуары и челобитные; вслушивался в "говори".
     Запись, сделанная на доске в 1857 году братьями Личутиными из Мезени ("Изящные мастера"), заключала больше русской жизни, чем тома летописей; их карбас сорвало с якорей и они остались на островке в стороне от расхожих морских путей. На следующий год племянник отправился искать дядьев. Нашел золотистую доску в черных камнях. Посредине доски письмена, сделано высокой резьбой: "Корабельные плотники Иван с Ондреяном/Здесь скончали земные труды/И на долгий отдых повалились/И ждут архангеловой трубы". По сторонам рамы для увеселения неустанно бежит узор. Доска с краев обомшела, иссечена ветром и солеными брызгами, но не увяло художество: по углам - тонущий корабль, опрокинутый факел, якорь спасения и птица Феникс. Таких морских рассказов не знает мировая литература; и таких моряков тоже.
     Это неправда, что Пушкин - первый русский профессиональный литератор. В каждой артели, идущей на дальние промыслы, пишет Шергин, был такой профессионал. Из-за него "артельные старосты плахами березовыми бились, дрались, боем отбивали, отымом отымали". Если вдруг на Новой Земле зимовать доводилось, вся надежда была только на него. Собирали по берегам остатки разбитых кораблей и строили избу; заваливало снегом; тепло, а темно. И в полдень и в полночь горят звезды. Приходят белые медведи, колотят в дверь; в когти свистят пронзительно - заходится сердце; староста дышит: "Пуще всего, чтобы люди в скуку не упали. Всякими манами ихние мысли уводи". Особенно нужно следить за молодыми; не дать задуматься; умрет с тоски.
     Формула "Пушкин - наше все" - широкомасштабная наступательная операция русской интеллигенции. Она означает: мы - без Толстого и Платонова. Или: без двадцатого века; потому что вершина Канона - именно ХХ век: Станиславский, Цветаева, Шергин, Платонов. Да и "Хаджи-Мурат", "Вишневый сад", "Записка" Гагарина - все это ХХ век. Платонов знал, кто он: "а что такое Пушкин и Гоголь - разве это предел?"
     Сохранилась запись, сделаная Вахтанговым, беседы Станиславского 1911 г. перед началом регулярных занятий "по системе". В ней Станиславский приводит слова Толстого при первом их общении: что театр сильнее школы, сильнее проповеди. Заключая беседу, Станиславский сказал: "По моему мнению, современный театр есть величайшее развращающее зло". И здесь он тоже повторил Толстого.
     Осмысливая процесс обучения актера, Станиславский приходит к выводу, что актер должен играть не для публики, не для себя, а для партнера. -Что такое драматизм? -Это усиленное внимание к объекту, и только,- говорит Станиславский. Оказалось, что "талант" нужен в первую очередь для производства подделок. В те же тридцатые годы, годы создания "системы Станиславского", Платонов записывает для себя: "Все искусство заключено в том, чтобы выйти за пределы собственной головы, наполненной жалким, жидким, усталым веществом. Субъективная жизнь - в объекте, в другом человеке. В этом вся тайна". После Толстого стали понимать, чем может быть литература, после Станиславского - театр. Итальянец Д.Стрелер дал ясную формулировку этих изменений: "Ремесло наше живет крайней скромностью, внутренней чистотой, безграничным уважением к себе, к своей и чужой работе. Наше ремесло - это, в сущности, смирение".
     Входит ли Чехов в Канон? Его не любили Цветаева и Платонов. Чехов говорил: интеллигентный человек не может быть верующим. На недоуменные вопросы С.Дягилева отвечал: не верю, что китайцы когда-нибудь будут православными.
     Конечно. "Воздух тих, прозрачен и свеж" - черпают и черпают поколения школьников младших классов, читая по складам его рассказ "Ванька". Шергин: "По-моему, никто так, как Чехов, не видит человека". Станиславский - Чехову: "Если б я услыхал, что Вы сделали преступление, я бы ни на секунду не усомнился в Вашей правоте". Бунин пишет: "у Чехова каждый год менялось лицо".
     Тихий миролюбивый человек; спрашивает: "неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов?"
     А Достоевский?
     Достоевский, "Дневник писателя": "Я недавно с большим удивлением открыл, что есть в Петербурге мужики, мещане и мастеровые совершенно трезвые, совсем ничего не "употребляющие" даже и по воскресеньям; и не то собственно меня удивило, а то, что их несравненно, кажется, больше, чем я предполагал до сих пор...По воскресеньям к вечеру (по будням их совсем не видать) очень много этого всю неделю занятого работою, но совершенно трезвого люда выходят на улицы. Я заметил, что на Невский они никогда не заходят, а так все больше прохаживаются около своих же домов или идут "прохладно", возвращаясь с семействами откудова-нибудь из гостей...всегда разодетые по-праздничному. Наряды плохи и стары, на женщинах пестры, но все вычищено и вымыто к празднику, нарочно, может быть, к этому часу". Ему 52 года, уже написаны "Преступление и наказание", "Идиот", "Бесы", а он с большим удивлением открыл. Но они же никогда не заходят на Невский!..Изучение русской "славянской" души по Достоевскому привело ко всеобщей мобилизации против нас, говорит Варлам Шаламов.
     Какая связь между "бесами" и "славянством"? Никакой. Уже после смерти Достоевского Толстой стал читать "Братьев Карамазовых", ему сказали, что это очень хорошо. И не мог побороть отвращения - от кривляния, высасывания из пальца, позы обвинителя: зло - в природе человека и т.д. Легкомыслие и "неподобающее отношение к важным предметам". Очень уж длинно и нескромно, пишет Чехов, много претензий. Все эти красота спасет мир, бога нет - и все позволено. И когда мы читаем у Шаламова, что "опыт гуманистической русской литературы привел к кровавым казням двадцатого столетия" - это ведь тоже дурная "достоевщина"
     Какой же вывод из Достоевского, спрашивает Платонов. И отвечает: "человек - это ничтожество, урод, дурак, тщетное, лживое, преступное существо, губящее природу и себя". Цветаева: "Достоевский мне в жизни как-то не понадобился"
     Приступая к "Мелимброзии", своему первому роману, Вирджиния Вулф записывает: "Надо писать из самых глубин чувства, как учит Достоевский". Борхес считает Достоевского латиноамериканским писателем. "Я начал читать "Бесов" и тут произошло что-то странное. Я почувствовал, что вернулся на родину. Степь в этом романе была вроде нашей пампы, только увеличенной в размерах. Варвара Петровна и Степан Трофимович ничем, кроме непроизносимых имен, не отличались от двух безалаберных аргентинских стариков". Достоевский представляется ему неисчерпаемым божеством, способным все понять и все простить. Ему кажется странным, что Достоевский порой опускался до обычной политики, чье дело - лишать прав и клеймить позором; убежден­ность Достоевского в неспособности крымских татар правильно возделывать землю кого угодно поставят в тупик. Достоевский, так же как и Библия, это Западный Канон. Впрочем, в "Манифесте сюрреализма" А.Бретон, приводя описание Достоевским комна­ты в "Преступлении и наказании", характеризует его как ничтожное: автор не имеет права надоедать нам своими описаниями ("в эту комнату я не войду"). Борхес - Касаресу: "Мне так и не удалось пробиться сквозь "Братьев Карамазовых"; я все пытался разоб­рать, о ком речь - о Дмитрии или Алеше? Как ты сумел его прочитать - не понимаю"
     "В каждом великом русском писателе мы различаем черты святого" - пишет Вирджиния Вулф. Платонов не соглашается с ней: "святость есть утрата жизни, утрата и божественного". "Слишком большое количество неприкосновенных святынь сковывает жизнь"; это дополнение стало известно нам из донесения оперативного сотрудника НКВД от 23.12.1936
     Авторы Канона в основном - "непрофессионалы": боевые офицеры Чаадаев и Толстой, провинциальный учитель Федоров, врач Чехов, купец Станиславский, домаш­няя хозяйка Марина Ивановна Цветаева, родившая трех детей, паровозный машинист Платонов. Они - участники. Платонов говорит: "чувства рождаются не из наблюдения и изучения, а из участия". Наблюдающие и изучающие чаще всего оказываются вне Канона.
     Цветаева пишет, что у Бунина "никакого, в чистую" влияния ни в России, ни заграницей не было ("я его не люблю: холодный, жестокий, самонадеянный барин"). О.Л.Книппер - Чехову, о Бунине: "И мило, и поэтично, и звучно, а как начинаешь разучи­вать, разбираться - пусто". То, что составляет наслаждение для писателя Набокова непо­нятно как наслаждение для большинства и вызывает недоумение или презрение. "Лоли­та" позволила ему жить в гостинице, для воспитания вышколенных слуг потребовалось бы слишком много времени. Цветаева о Мандельштаме (1926): "Не-революционер до 1917 г., революционер с 1917 г.- история обывателя, негромкая, нелюбопытная. За что здесь судить? За то, что Мандельштам не имел мужества признаться в своей полити­ческой обывательщине до 1917 г., за то, что сделал себя героем и пророком - назад, за то, что подтасовал свои тогдашние чувства, за то, что оплевал то, что - по-своему, по-обыва­тельскому, но все же - любил...Шум времени Мандельштама - оглядка, ослышка труса. Правильность фактов и подтасовка чувств". Мандельштам о "Дяде Ване" Чехова: "Почему они все вместе? Кто кому тайный советник?..Мне, например, легче понять воронкообразный чертеж дантовской комедии, чем эту мелкопаспортную галиматью".
     Булгаков слишком увлечен темой своего интеллектуального превосходства над работ­никами ЖЭКа и темой "поэт и царь". Этой темы уже не существует, придворный поэт - не поэт. Булгаковская Маргарита пролетала над дворами колледжа Тринити у Вирджи­нии Вулф еше в 1922 г. в "Комнате Джекоба", однако те, кто дочитал "Мастера и Марга­риту" до конца, утверждают, что в нем скрыта тайна, что Мастер - это Андрей Платонов, а Мария Александровна Платонова - Маргарита. Булгаков приходит по средам к Плато­нову ( -Андрей, ты Мастер, Мастер!), все запоминает, но разве это может помочь? Идет домой и пишет отрицательную рецензию на пьесу Платонова. Надо принять во внимание одно обстоятельство, пишет Шкловский, что тот мир, который осмеивает Булгаков, выше его. "Театральный роман" - хороший роман, но он написан работником жакта. Способный малый, стоящий по гамбургскому счету у ковра, заключает Шкловский.
     Солженицын пишет в известной традиции, ведущей начало от Козьмы Пруткова с его максимализмом ("жить не по лжи!"), с его любовью к коренному сочному русскому слову. Сейчас он пишет по словарям. Варлам Шаламов и все те, кто считает его произведения лживыми (после "Архипелага" врет как очевидец считается русской пословицей и заграницей теперь ее часто употребляют в качестве эпиграфа к романам),- ошибаются. Это оригинальные исторические романы, в которых история России ХХ века написана с точки зрения Козьмы.
     "Цель всякой жизни есть смерть" - мстил Фрейд. Солженицыну же передали через третьи руки с искажением, что цель коммунизма есть смерть. Под эту мысль он и подверстал свои художественные исследования; получилась, может быть, и ложь в целом, но иногда истина в частях. По расчету за целое он должен был получить блага, а за части - уважение, так и случилось. Почти по Расселу, который был женат восемь раз, написал трактат о святости брака и получил за него нобелевскую премию по литературе!
     Литераторы любят Солженицына, подлость входит в состав дружбы.
     К тому же, как известно, лжи не существует, в ее основе - правда, потому что всегда чего-нибудь хочется. Ему хотелось прокатиться, как Ленин, в охраняемом вагоне, но уже через всю Россию и на каждой станции выходить и беседовать с народом как обустроить Россию; осуждать за это?..
     Ведя переговоры с Ельцыным о перевозке скарба, приветствует расстрел Верховного Совета; устроившись на месте, клеймит того как уголовника. Учредил литературную премию, в сребрениках, своего имени, а кому не по душе, им ответ: "Угодило зернышко промеж двух жерновов", печатается в "Новом мире" с продолжением. Технология тради­ционна и описана Платоновым в "Чевенгуре": "Петр Федорович ловил мух и лущил их в руках со счастьем удовлетворения своей жизни".
     В предисловии к "Котловану" Бродский с презрением пишет о русском языке, как находящемся в смысловом тупике; и что в самой структуре русского языка уже заключена философия тупика. Один "русский философ" тут же развил эту мысль в "бесконечный тупик". Сам облик Бродского ("поймите простую вещь - и это самое серьезное, что я могу сказать - у меня нет ни принципов, ни убеждений", "никакой другой язык не вобрал в себя так много смысла и благозвучия, как английский, родиться в нем или быть усыновленным им - лучшая участь, которая может достаться человеку"), казалось бы, исключает всякую возможность ссылки на него в тексте о Платонове. Из брезгливости. Однако ссылаются. "Что за гнусь появилась на земле? Откуда?..Уйду я, уйду отсюда, но куда - ведь некуда! Значит в землю - к матери, брату и сестре".
     Что такое искусство и что - не искусство, что такое хорошее и что - плохое искусство, ясно изложено в трактате Толстого. Искусство будущего не будет профессиональным. Аргументы Толстого основательны, они раздражают. Писатель не может родиться в литературном институте. Статья Толстого "Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят" - предмет изощренных издевательств литераторов над Толстым, а он всего лишь пророчил Платонова.
     В Русском Каноне качество произведения искусства определяется характером передаваемых чувств, мировоззрением автора, вопросы же стиля, технологии - второстепенного порядка. Точнее говоря, их не существует, выбор и взаимное расположение слов диктует чувство. Необычные сочетания слов отражают текущие изменения в понимании добра и зла; "природный" же порядок слов обычно обозначает чувство, которое не испытывают, и тогда мы сталкиваемся с подделками под искусство. Изменилось само представление о нравственности. Теперь верность нравственности есть верность тому, как это должно быть; эти представления - меняются.
     Толстой говорит: посредством искусства происходит эволюция чувств. Вытесняются чувства низшие, менее нужные людям, более нужными. В этом назначение искусства. И потому искусство тем лучше, чем более оно исполняет это назначение, и тем хуже, чем менее оно исполняет его. Цветаева пишет: в этическом подходе Толстого, в "утилита­ризме" - утверждение и требование высоты как первоосновы жизни - только русское лицо высоты ("важны уста, призывающие, звучи он не с такой головокружительной художественной высоты, призывай нас любой из нас - мы бы и головы не обернули").
     Цветаева: вся работа поэта сводится к исполнению духовного (не собственного) задания; лже-поэт всегда делает сам. Шергин: я не ношу в себе никакого особого мира; все, что было, то я вобрал в себя и оно есть. Платонов: лишь мертвые питают живых во всех смыслах, тайна России - в ее народе.
     Клятва президента на конституции недействительна. Она, например, разрешает ему бомбить российский город Грозный неопознанными самолетами. А значит, и конституция недействительна, она не согласована с мертвыми; и президент.
     Кладется тоненькая стопка: "В чем моя вера", "Ванька", "Записка" Гагарина, "Океан - море русское" Шергина, "Афродита" Платонова; и президент клянется; теперь бомбежка своих городов неопознанными самолетами невозможна; вот и все. Последу­ющий президент становится президентом, поклявшись защитить предыдущего прези­дента-уголовника, став соучастником. Ведь никаких взрывов домов, жертв в театраль­ном центре, в метро, осетинской школе - не было бы; для этого достаточно было суда над предыдущим президентом. Во всех этих жертвах президент виновен лично; клятва на конституции означает соучастие в преступлениях, ничего больше. Гагарин называл это: вредить друг другу как можно больше с соблюдением юридических приличий; все эти измы - они направлены против кого-то; в Русском Каноне - "на него смотрели два ясных глаза, не угрожая ему ничем" ("Счастливая Москва").
     Носятся туда-сюда не с книжкой военных рассказов Платонова (даже Витгенштейн в окопах под обстрелом постоянно читал Толстого), а с ядерным чемоданчиком. В рассказе Платонова "Неодушевленный враг" русский рядовой стрелок, шедший в атаку на немцев, упавший без памяти после разрыва фугасного снаряда, засыпанный землею, очнувшись, обращается к лежащему рядом немецкому унтер-офицеру: - Вы свой автомат ищете?- Рассказ написан в сорок третьем году.
     "Я получил письмо от жены; ее немцы застали в Луге, она, неловкая, не сумела уехать. Письмо шло ко мне год, его доставили на нашу сторону партизаны, и оно долго искало меня. Жена мне пишет, что все люди у них умирают с голоду, а она умирает от любви ко мне...Она умерла от немецкой пули, она упала мертвой в мокрую холодную траву, исхудавшая от голода, любящая меня" ("Размышления офицера").
      Русская мысль; ее нет в тексте конституции, гимна, церковной проповеди, трудах "русских философов", уже Гагарин не видел разницы между "западниками" и "славянофилами" (и Чаадаев никакой не западник), "православие, самодержавие и народность" - вариант западного канона специально для России; русская мысль заключена в никогда не цитируемых текстах Чаадаева, Толстого, Гагарина, Платонова
(Чаадаев - см. "Чаадаев как родоначальник канона", раздел "хроника", а также переписка, записи Чаадаева на полях и форзацах книг*, Толстой - см. "Сто лет назад умер Толстой", раздел "архив", Гагарин - раздел "Записка", Платонов - разделы "главное", "Чевенгур" и "Котлован" наст.сайта)

* если ссылка заблокирована, вход через http://anonymouse.org

(редакция: август 2013 г.) 



chevengur@bk.ru                  

статистика